Версия для слабовидящих
Русские писатели и поэты о жизни в (само) изоляции в дневниках и письмах
Далеко не новость, что пандемия COVID-19, происходящая в мире сегодня, является не первой по своим масштабам. В истории человечества много раз происходили эпидемии различных болезней, которые влекли за собой некоторые ограничения в деятельности и передвижении людей. Писатели и поэты, произведения которых мы сейчас оцениваем как удивительные литературные шедевры, тоже в свое время пережили условия (само) изоляции и вышли из этих условий с честью, вдохновив своим трудом многих коллег по цеху. Вот как они сами описывали эти трудные времена в письмах родным и близким, а также в личных дневниках…
«ХАНДРА ХУЖЕ ХОЛЕРЫ…». АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ ПУШКИН В БОЛДИНО
Александр Сергеевич Пушкин
Пожалуй, самый известный пример вынужденной самоизоляции – Болдинская осень 1830 года.
В родовом имении Болдино Александр Сергеевич Пушкин оказался ещё до того, как в России началась эпидемия холеры. В деревню под Нижним Новгородом поэт поехал, чтобы уладить дела перед предстоящей свадьбой с Натальей Гончаровой. Умер его дядя и Пушкин собирался вступить в наследство, а затем заложить доставшееся ему в наследство имение Кистенёво с двумястами крестьянами, чтобы вырученных денег хватило на приданое невесте и первый год совместной жизни. Обратно в Москву Пушкин выехать не смог: началась холера.
30 сентября 1830 года Пушкин пишет Наталье Гончаровой:
«Мне объявили, что устроено пять карантинов отсюда до Москвы, и в каждом придется провести 14 дней; сосчитайте хорошенько и притом представьте себе, в каком я должен быть сквернейшем настроении!». К такому положению дел Пушкин, конечно же, не был готов – он оказался в деревне без книг, собеседников и возможности оперативно узнавать последние новости.
Карантины, установленные по приказу министра внутренних дел Закревского, парализовали торговлю и вообще все передвижения внутри России. Год спустя, Пушкин писал об этом: «Карантины остановили всю промышленность, закрыли путь обозам, привели в нищету подрядчиков и извозчиков, прекратили доходы крестьян и помещиков и чуть не взбунтовали шестнадцать губерний».
Хотя Александр Сергеевич, как дворянин, был обязан (согласно приказу Закревского о мерах против холерной эпидемии) принять по предложению местного предводителя дворянства какую-нибудь общественную должность и помогать борьбе с холерой, делать это Пушкин наотрез отказался. Вместо этого в октябре 1830 года, он, узнав что холера дошла до Москвы, попытался прорваться в столицу к невесте, но, получив сведения о том, что Гончарова эвакуирована из города, вернулся обратно в Болдино.
Со временем Пушкин всё же сумел оценить преимущества изоляции: «Что за прелесть здешняя деревня! Вообрази степь да степь; соседей ни души; езди верхом сколько душе угодно; пиши дома сколько вздумается, никто не помешает», - писал он другу Петру Плетневу.
Вынужденное затворничество повлияло и на внешний облик, и на распорядок жизни поэта. Он пишет невесте: «Отпустил себе бороду; усы да борода – молодцу похвала; выйду на улицу, дядюшкой зовут».
Пушкин с амвона местной церкви прочел для крестьян своего имения лекцию о холере следующего, по свидетельству современника Петра Боборыкина, содержания: «И холера вам послана оттого, что вы оброка не платите, пьянствуете. А если вы будете продолжать, то вас будут сечь. Аминь!». По-видимому, это было то единственное, на что он согласился сделать «для общества», когда ему направили предписание лично министра Закревского.
Свой скромный болдинский быт в письмах к Гончаровой он описывает так: «Просыпаюсь в 7 часов, пью кофей и лежу до 3 часов. < … > недавно расписался, и уже написал пропасть. В 3 часа сажусь верхом, в 5 в ванну и потом обедаю картофелем, да грешневой кашей. До 9 часов читаю. Вот тебе мой день, и все на одно лицо!».
В письме Антону Дельвигу, 4 ноября 1830 года, Пушкин писал: «Я живу в деревне как в острове, окруженным карантинами. Жду погоды, чтоб жениться и добраться до Петербурга, но я об этом не смею ещё и думать».
«Эй, смотри: хандра хуже холеры, одна убивает только тело, другая убивает душу. <…> Вздор, душа моя, не хандри – холера на днях пройдет, были бы мы живы, будем когда-нибудь и веселы» - это слова поддержки Александра Пушкина своему другу П.А. Плетневу.
А.С. Пушкин просидел на холерном карантине три месяца в 1830 году. В Москву Пушкин вернулся только 5 декабря, когда эпидемия холеры закончилась и карантины были сняты.
Этот период был назван «Болдинской осенью» и оказался самым плодотворным в его писательской биографии. В Болдино Пушкин написал 32 стихотворения, цикл рассказов «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», «Маленькие трагедии», «Сказку о попе и работнике его Балде», серию публицистических статей о состоянии критики для «Литературной газеты» и, наконец, закончил многострадальный роман в стихах «Евгений Онегин».
«ХОЛЕРА В МОСКВЕ!». АЛЕКСАНДР ГЕРЦЕН НА КАРАНТИНЕ
Александр Иванович Герцен
В 1830-1831 годах Россию охватила первая в истории эпидемия холеры. В городах остановилась торговля, а границы населенных пунктов закрыли на карантин.
Александр Герцен в это время был в Москве. В своей мемуарной хронике «Былое и думы» он писал:
«Холера – это слово так знакомое теперь в Европе, домашнее в России до того, что какой-то патриотический поэт называет холеру «единственной верной союзницей Николая», - родилось тогда в первый раз на севере. Всё трепетало от страшной заразы, надвигавшейся по Волге к Москве. Процветавшие слухи наполняли ужасом воображение. Болезнь шла капризно, останавливалась, перескакивала, казалось, обошла Москву, и вдруг грозная весть: «Холера в Москве!» - разнеслась по городу».
В это время писатель учился в Московском университете. Когда холера добралась до учебного заведения, и умерло несколько учащихся и служащих, - его закрыли, а студентов отправили по домам.
«А дома всех встретили хлористой известью, «уксусом четырех разбойников» и такой диетой, которая одна без хлора могла свести человека в постель».
Александр Герцен так описывал в мемуарах «Былое и думы» столицу того времени: «Москва приняла совсем иной вид. Публичность, не известная в обыкновенное время, давала новую жизнь. Экипажей было меньше, мрачные толпы народа стояли на перекрестках и толковали об отравителях: кареты, возившие больных, шагом двигались, сопровождаемые полицейскими; люди сторонились от черных фур с трупами. Бюльтени о болезни печатались два раза в день. Город был оцеплен, как в военное время, и солдаты насмерть пристрелили какого-то бедного дьячка, побиравшегося через реку. Всё это сильно занимало умы, страх перед болезнью отнял страх перед властями, жители робтали, а тут весть за вестью – что тот-то занемог, что такой-то умер…».
«БЛОГОДАТЬ СЕМЕЙНОГО СЧАСТЬЯ». КАЗАНСКАЯ ИЗОЛЯЦИЯ БАРАТЫНСКОГО
Евгений Абрамович Баратынский
Многие русские писатели спасались с семьями в имениях, а некоторые оказывались в деревнях, отрезанными от родных. Поэта Евгения Баратынского холерный карантин застал в имении под Казанью, в которое он приехал из Москвы уладить дела с приданым. Поначалу Баратынский воспринял поездку как изгнание. Но он всё-таки любил уединение и вскоре уже писал московским знакомым, как надоело ему принимать гостей: «Мы переехали из деревни в город: я замучен скучными визитами».
Во время изоляции Евгений Баратынский испытал творческий кризис. Редактору журнала «Европеец» Ивану Киреевскому он написал об этом: «Ты прав, Казань была для меня вдохновительной».
Но пример А.С. Пушкина, который в карантинную Болдинскую осень написал «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», цикл пьес «Маленькие трагедии», а также роман в стихах «Евгений Онегин», оказался вдохновляющим для Баратынского – он впервые попробовал себя в прозе и написал мистическую повесть «Перстень». Один из героев, которой подвергался издевкам и насмешкам, получил от автора говорящую фамилию Опальский. Проблемы с психикой вынудили его жить в уединении.
«Опальский был человек, отмеченный странностью. Имея около полутора тысяч душ, огромный дом, великолепный сад, имея доступ ко всем наслаждениям жизни, он ничем не пользовался. Пятнадцать лет тому назад он приехал в своё поместье, но не заглянул в свой богатый дом, не прошел по своему прекрасному саду, ни о чем не расспрашивал своего управителя. Вдали от всякого жилья, среди обширного дикого леса, он поселился в хижине, построенной для лесного сторожа. Управитель без его приказания и почти насильно пристроил к ней две комнаты, которые с третьей, прежде существовавшею, составили его жилище».
В казанской изоляции поэт много времени проводил со своей женой. Анастасия Энгельгардт стала для Евгения Баратынского поддержкой и источником вдохновения. Позже оказалось, что это был самый спокойный и счастливый период в его жизни.
«ПЕЧАЛЬНЫЙ ДУХ ИЗГНАНЬЯ»: ССЫЛКА ЛЕРМОНТОВА
Михаил Юрьевич Лермонтов
Свободомыслие писателей часто приводило к ссылкам, вынужденной эмиграции и даже арестам. Неудивительно, что герои их произведений выражали авторские мысли и настроения. Ссылки, хотя и были строгими, но не всегда ограничивали свободу. Отправленный на Кавказ, Михаил Лермонтов посещал лечебные воды, чтобы поправить пошатнувшееся в дороге здоровье. А после выздоровления познакомился с доктором Николаем Майером и встретился со старым приятелем, поэтом-переводчиком Сатиным. Оба стали прототипами персонажей романа «Герой нашего времени». Из кавказской ссылки Лермонтов писал своей близкой подруге Марии Лопухиной:
«Каждое утро из своего окна смотрю на всю цепь снежных гор и на Эльбрус. < … > Ежедневно брожу по горам и уже от этого одного укрепил себе ноги; хожу постоянно: ни жара, ни дождь меня не останавливают. Вот вам мой образ жизни, милый друг; особенно хорошего тут нет, но …когда я выздоровею… отправлюсь в экспедицию против черкесов».
Из всех этих впечатлений в первую очередь появился Печорин – погруженный в себя, путешествующий по Кавказу в поисках новых ощущений, но достаточно замкнутый, отстраненный и даже черствый в общении с людьми.
«Такова была моя участь с самого детства. Все читали на моем лице признаки дурных чувств, которых не было; но их предполагали – и они родились. Я был скромен – меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, - другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, - меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, - меня никто не понял: и я выучился ненавидеть!».
Это был не единственный персонаж, на который повлияла ссылка автора. Демон в одноименной поэме, был также отстранен от других и также привык к одиночеству:
«Давно отверженный блуждал
В пустыне мира без приюта;
Вослед за веком век бежал,
Как за минутою минута,
Однообразной чередой.
Ничтожной властвуя землей,
Он сеял зло без наслажденья –
Нигде искусству своему
Он не встречал сопротивленья -
И зло наскучило ему».
ДОБРОВОЛЬНОЕ УЕДИНЕНИЕ ТУРГЕНЕВА
Иван Сергеевич Тургенев
Некоторые классики, впрочем, по собственному желанию, оставались в уединении. Они не выходили из дома целый день или неделю и не приглашали гостей, чтобы сосредоточиться на своем творчестве.
«Пью утром славный чай - с прекрасными кренделями – из больших чудесных английских чашек; у меня есть и лампа на столе. Словом, я блаженствую и с трепетным, тайным восторженным удовольствием – много работаю. Например, вчера съел за один присест Декарта, Спинозу и Лейбница. Лейбниц у меня ещё бурлит в желудке, а я себе на здоровье скушал Канта – и принялся за Фихте. О, блаженство, блаженство уединенной, неторопливой работы, позволяющее мечтать и думать глупости и даже писать их» (Из письма И.С. Тургенева Александру и Алексею Бакуниным. 3 апреля 1842 года).
В это время писатель, вероятно, готовился к сдаче экзамена на степень магистра в Петербургском университете. Позднее темы студенчества, добровольного уединения, сосредоточенного занятия далее отразились в его романе «Отцы и дети».
«Базаров держался в отдалении от этих «дрязгов», да ему, как гостю, не приходилось и вмешиваться в черные дела. На другой день после приезда в Марьино он принялся за своих лягушек, инфузории, за химические составы и все возился с ними».
«МЕДИЦИНА – МОЯ ЗАКОННАЯ ЖЕНА, А ЛИТЕРАТУРА – ЛЮБОВНИЦА…». АНТОН ЧЕХОВ. Письмо АЛЕКСАНДРУ ЧЕХОВУ, 25 декабря 1882 года
Антон Павлович Чехов
«Человек любит поговорить о своих болезнях, а между тем это самое неинтересное в его жизни».
«Медицина – моя законная жена, а литература – любовница. Когда надоедает одна, ночую у другой», - писал Антон Чехов, один из самых известных писателей – врачей. Уже будучи признанным литератором, он продолжал следить за новейшими открытиями в области медицины, выписывал медицинские журналы и даже периодически практиковал, с течением времени особенно заинтересовался психиатрией. Но постоянные разговоры о здоровье и повальная безграмотность населения в отношении элементарных мер профилактики тяготили писателя.
«Уж очень надоели разговоры, надоели и больные, особенно бабы, которые, когда лечатся, бывают необычайно глупы и упрямы». (Из письма И.И. Горбунову-Посадову. 20 мая 1893 года).
«Я никуда: врачи настоящие и будущие имеют право не делать визитов».
«Я ПОЧТИ НИКУДА НЕ ХОЖУ». КАТОРГА ДОСТОЕВСКОГО
Федор Михайлович Достоевский
Федору Достоевскому повезло гораздо меньше. В 1844 году его арестовали за связь с тайным кружком петрашевцев, планировавших государственный переворот. С этого момента он пережил восемь месяцев ареста в Петропавловской крепости, смертный приговор и его отмену, а затем ссылку и каторгу. По пути на каторгу в 1850 году Достоевский на несколько дней останавливался в Тобольске. Там благодаря женам сосланных декабристов писатель встретился с другими петрашевцами и все они получили по Евангелию со спрятанными в переплет десятью рублями. Свой экземпляр Достоевский очень берег от острожных воров.
«Я почти никуда не хожу. Право на каждого нового человека, по-моему, надо смотреть как на врага, с которым придется вступить в бой. А там можно его раскусить» (Из письма Александру Врангелю. 23 августа 1855 года).
ЛЕВ ТОЛСТОЙ. Дневник, 3 апреля 1892 года
Лев Николаевич Толстой
«Я один, а людей так ужасно, бесконечно много, так разнообразны все эти люди, так невозможно мне узнать всех их – этих индейцев, малайцев, японцев, даже тех людей, которые со мной всегда – моих детей, жену…Среди всех этих людей я один, совсем одинок и один. И сознание этого одиночества, и потребность общения со всеми людьми и невозможность этого общения, достаточны для того, чтобы сойти с ума. Одно спасение – сознание внутреннего, через Бога, общения со всеми ими. Когда найдешь это общение, перестает тревожить потребность внешнего общения».
«Начал делать несвойственную годам гимнастику и повалил на себя шкаф. То-то дурень».
Граф Толстой, как известно, вел здоровый образ жизни, а это отличная профилактика всех болезней. Каждый день писатель находил время на гимнастику – заниматься предпочитал на турниках и кольцах. В 1890-х годах он увлекся теннисом, играл очень азартно. Ежедневно утром выходил на длительную прогулку, после которой, по его словам, гораздо лучше работалось. Толстой также занимался верховой ездой, а в 67 лет освоил велосипед: с удовольствием катался сам и научил этому своих детей. Ездил даже на дальние расстояния, например, из Тулы в Ясную Поляну – а это около 16 километров в одну сторону.
«За это время начал учиться в манеже ездить на велосипеде. Очень странно, зачем меня тянет делать это. Евгений Иванович отговаривал меня и огорчился, что я езжу, а мне не совестно. Напротив, чувствую, что тут есть естественное уродство, что мне все равно, что думают, да и просто безгрешно, ребячески веселит» (Из дневника Льва Толстого. 25 апреля 1895 года).
ЛЕВ ТОЛСТОЙ. Дневник, 16 сентября 1909 года.
«На душе очень хорошо, пока один. Все думаем о том, что жизнь личная – сон. И так хорошо, любовно со всеми чувствуешь себя от этого. Дома попытался писать о том, что нельзя быть анархистом, и не пошло, и ничего не хочется, и ничего не делаю».
ИВАН БУНИН. Письмо МАРИИ ЧЕХОВОЙ, 17 июля 1901 года.
Иван Алексеевич Бунин
«Сижу у родителей, по утрам купаюсь, после обеда сплю, читаю много и остальное время беседую с Музой. Хочется мне Толстого за пояс «заткнуть» да и только!».
НИКОЛАЙ ГОГОЛЬ. Письмо МАРИИ ГОГОЛЬ-ЯНОВСКОЙ, 8 февраля 1833 года
Николай Васильевич Гоголь
«Когда проснусь, то одеваюсь, потом завтракаю, часа через четыре или пять обедаю; когда же наступает ночь, то можно спать, и так каждый день проходит. Не делаю совершено ничего; может быть, я из дому вывез с собой и лень. И досадно, а потом ничего не хочется делать».
«Каждые два-три часа он оставляет свои занятия и отправляется в путешествия, которые длятся до получаса и более. Переходя из комнаты в комнату, он каждые десять минут делает остановки и выпивает по стакану воды из графинов, которые загодя расставляет на своем пути» (Из воспоминаний Сергея Аксенова о Николае Гоголе).
Николая Гоголя можно справедливо назвать ипохондриком: он очень боялся за свое здоровье, малейшие признаки недомогания вызывали в нем ужас, а о самочувствии в подробностях рассказывал друзьям и знакомым. При этом многие его привычки, которые казались современникам странными, сейчас бы не вызвали такого изумления у адептов здорового образа жизни. Например, работать писатель предпочитал стоя за конторкой. Современные ортопеды подтвердят, что это полезная привычка. Периодически, чтобы размяться, Гоголь устраивал прогулки по квартире, а также старался пить много воды, поскольку у писателя были проблемы с желудком.
«Я ОТКАЗЫВАЮСЬ ЭТО ДРАМАТИЗИРОВАТЬ…». ИОСИФ БРОДСКИЙ В НОРИНСКОЙ
Иосиф Бродский
13 марта 1964 года Иосиф Бродский по обвинению в тунеядстве был осужден на пять лет ссылки «с обязательным привлечением к труду» и отправлен в Архангельскую область, где 10 апреля был распределен на проживание в деревне Норинская и работу в совхозе «Даниловский». Место распределения Бродский выбрал сам – ему понравилось название деревни – Норинская, созвучное с фамилией жены его лучшего друга Евгения Рейна-Норинского.
Процесс над Бродским был показательным – разумеется, он один тогда подолгу оставался без официального трудоустройства; но для власти он был опасен идеологически. Бродский не проповедовал антисоветские идеи. Он существовал, писал, общался так, будто СССР вообще не существовало. Поэтому усилиями Ленинградского отдела КГБ Бродский был «изолирован» от своего круга общения.
Сначала Бродский три месяца жил в комнате, затем переехал в отдельный дом-избу, принадлежавший местному жителю Константину Петрову. В его обязанности как рабочего совхоза входили: заготовка удобрений, очистка пашни от камней и пней, заготовка жердей для изгородей, посев озимых, отгрузка зерна и многое другое. Ранее 24-летнему на тот момент Бродскому приходилось работать на заводе и служить в геологической экспедиции, но с совхозным трудом он справлялся плохо, не успевая за деревенскими мужиками. Даже пасти телят было для него почти невыполнимым заданием: скот разбегался, будто чуя горожанина. Впоследствии ему удалось устроиться разъездным фотографом в Коношский комбинат бытового обслуживания – фотографии Бродский научился у отца, военного фотокорреспондента. На работу в город Конаша из деревни Бродский ездил на велосипеде, который ему прислали друзья. Вообще посылки друзей и родных – деньги, продукты, книги – служили поэту серьезным подспорьем и поддержкой. Несколько раз во время ссылки Бродскому разрешались короткие поездки в Ленинград.
Условия персональной жизни Иосифа Бродского в ссылке были парадоксально лучше, чем дома в Ленинграде, где он ютился с родителями в «полутора комнатах» коммунальной квартиры. Располагая кучей времени, наедине с собой, он создал множество произведений – более 150 стихотворений, включая цикл «Новые стансы к Августе», посвященный его возлюбленной Марине Басмановой. Незадолго до суда над Бродским их отношения завершились; Бродский даже совершил попытку самоубийства. Тем не менее, Басманова навещала его в ссылке, в одну из поездок в Ленинград он даже пытался уехать в Москву, но был вовремя остановлен друзьями – это привело бы к ужесточению приговора.
В интервью 1982 года Иосиф Бродский говорил о ссылке: «Это было очень плодотворное время. Я много писал. Были строки, которые я воспринимал как некий поэтический прорыв». Он называл восемнадцать месяцев, проведенные в Норинской, «лучшим, если не самым лучшим периодом в жизни». На протяжении всего времени ссылки Бродского различные деятели культуры, советские и зарубежные, писали письма и высказывались в его защиту.
В сентябре 1965 года срок его ссылки был сокращен до фактически отбытого, и Бродский вернулся в Ленинград. Вопреки образу «ссыльного героя» и жертвы советской власти, который навязывался ему друзьями и прессой, Иосиф Бродский вспоминал: «Мне повезло…другим людям приходилось гораздо тяжелее, чем мне». Даже спустя много лет, уже на Западе, вспоминая о том периоде, Бродский говорил: «Не так уж всё это интересно… Я отказываюсь это драматизировать».
Иосиф Бродский на фоне дома в Норинской. Музей Иосифа Бродского в Норинской.
«ХОТЬ ОДИН МЕСЯЦ В ЖИЗНИ ПРОВЕСТИ ТАЛАНТЛИВО». КОРНЕЙ ИВАНОВАИЧ ЧУКОВСКИЙ
Корней Иванович Чуковский
Корней Чуковский сделал себя героем собственного «Дневника», который вел с 1901 по 1969 годы.
В 1902 году он оставил в нем пометку о необходимости сосредоточенной работы:
«Принято решение: сидеть дома и только раз в неделю под воскресенье уходить куда-нибудь по вечерам. Читать, писать и заниматься. Английские слова – повторить сегодня же, но дальше не идти. Приняться за итальянский, ибо грудь моя к черту. Потом будет поздно. И придется не самому, а с учителем. И в декабре не тратить ни одного часу понапрасну. Надо же - ей богу – хоть один месяц в жизни провести талантливо».
Многие знаменитые писатели и поэты ощутили преимущества изоляции ещё до того, как она стала принудительной. Некоторые из них находились в домашнем заточении по доброй воле, другие – по неудачному стечению обстоятельств. Так или иначе, в окружении четырех стен, они не тратили время на рефлексию и не уходили в депрессию, а рождали гениальные идеи, которые были воплощены ими в замечательных произведениях, ставших мировыми шедеврами и обогативших не только отечественную, но и мировую литературу.
Как же не обратиться сегодня к нашим современникам, перефразируя слова величайшего русского поэта Александра Сергеевича Пушкина о жизни в изоляции – «ПАНДЕМИЯ COVID-19 ПРОЙДЕТ, КОРОНАВИРУС ОСТАНЕТСЯ, ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖИТСЯ, ВАЖНО ПРИЛОЖИТЬ ВСЕ УСИЛИЯ, ЧТОБЫ СОХРАНИТЬ ПРИ ЭТОМ И ТЕЛО, И ДУШУ…».
Далеко не новость, что пандемия COVID-19, происходящая в мире сегодня, является не первой по своим масштабам. В истории человечества много раз происходили эпидемии различных болезней, которые влекли за собой некоторые ограничения в деятельности и передвижении людей. Писатели и поэты, произведения которых мы сейчас оцениваем как удивительные литературные шедевры, тоже в свое время пережили условия (само) изоляции и вышли из этих условий с честью, вдохновив своим трудом многих коллег по цеху. Вот как они сами описывали эти трудные времена в письмах родным и близким, а также в личных дневниках…
«ХАНДРА ХУЖЕ ХОЛЕРЫ…». АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ ПУШКИН В БОЛДИНО
Александр Сергеевич Пушкин
Пожалуй, самый известный пример вынужденной самоизоляции – Болдинская осень 1830 года.
В родовом имении Болдино Александр Сергеевич Пушкин оказался ещё до того, как в России началась эпидемия холеры. В деревню под Нижним Новгородом поэт поехал, чтобы уладить дела перед предстоящей свадьбой с Натальей Гончаровой. Умер его дядя и Пушкин собирался вступить в наследство, а затем заложить доставшееся ему в наследство имение Кистенёво с двумястами крестьянами, чтобы вырученных денег хватило на приданое невесте и первый год совместной жизни. Обратно в Москву Пушкин выехать не смог: началась холера.
30 сентября 1830 года Пушкин пишет Наталье Гончаровой:
«Мне объявили, что устроено пять карантинов отсюда до Москвы, и в каждом придется провести 14 дней; сосчитайте хорошенько и притом представьте себе, в каком я должен быть сквернейшем настроении!». К такому положению дел Пушкин, конечно же, не был готов – он оказался в деревне без книг, собеседников и возможности оперативно узнавать последние новости.
Карантины, установленные по приказу министра внутренних дел Закревского, парализовали торговлю и вообще все передвижения внутри России. Год спустя, Пушкин писал об этом: «Карантины остановили всю промышленность, закрыли путь обозам, привели в нищету подрядчиков и извозчиков, прекратили доходы крестьян и помещиков и чуть не взбунтовали шестнадцать губерний».
Хотя Александр Сергеевич, как дворянин, был обязан (согласно приказу Закревского о мерах против холерной эпидемии) принять по предложению местного предводителя дворянства какую-нибудь общественную должность и помогать борьбе с холерой, делать это Пушкин наотрез отказался. Вместо этого в октябре 1830 года, он, узнав что холера дошла до Москвы, попытался прорваться в столицу к невесте, но, получив сведения о том, что Гончарова эвакуирована из города, вернулся обратно в Болдино.
Со временем Пушкин всё же сумел оценить преимущества изоляции: «Что за прелесть здешняя деревня! Вообрази степь да степь; соседей ни души; езди верхом сколько душе угодно; пиши дома сколько вздумается, никто не помешает», - писал он другу Петру Плетневу.
Вынужденное затворничество повлияло и на внешний облик, и на распорядок жизни поэта. Он пишет невесте: «Отпустил себе бороду; усы да борода – молодцу похвала; выйду на улицу, дядюшкой зовут».
Пушкин с амвона местной церкви прочел для крестьян своего имения лекцию о холере следующего, по свидетельству современника Петра Боборыкина, содержания: «И холера вам послана оттого, что вы оброка не платите, пьянствуете. А если вы будете продолжать, то вас будут сечь. Аминь!». По-видимому, это было то единственное, на что он согласился сделать «для общества», когда ему направили предписание лично министра Закревского.
Свой скромный болдинский быт в письмах к Гончаровой он описывает так: «Просыпаюсь в 7 часов, пью кофей и лежу до 3 часов. < … > недавно расписался, и уже написал пропасть. В 3 часа сажусь верхом, в 5 в ванну и потом обедаю картофелем, да грешневой кашей. До 9 часов читаю. Вот тебе мой день, и все на одно лицо!».
В письме Антону Дельвигу, 4 ноября 1830 года, Пушкин писал: «Я живу в деревне как в острове, окруженным карантинами. Жду погоды, чтоб жениться и добраться до Петербурга, но я об этом не смею ещё и думать».
«Эй, смотри: хандра хуже холеры, одна убивает только тело, другая убивает душу. <…> Вздор, душа моя, не хандри – холера на днях пройдет, были бы мы живы, будем когда-нибудь и веселы» - это слова поддержки Александра Пушкина своему другу П.А. Плетневу.
А.С. Пушкин просидел на холерном карантине три месяца в 1830 году. В Москву Пушкин вернулся только 5 декабря, когда эпидемия холеры закончилась и карантины были сняты.
Этот период был назван «Болдинской осенью» и оказался самым плодотворным в его писательской биографии. В Болдино Пушкин написал 32 стихотворения, цикл рассказов «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», «Маленькие трагедии», «Сказку о попе и работнике его Балде», серию публицистических статей о состоянии критики для «Литературной газеты» и, наконец, закончил многострадальный роман в стихах «Евгений Онегин».
«ХОЛЕРА В МОСКВЕ!». АЛЕКСАНДР ГЕРЦЕН НА КАРАНТИНЕ
Александр Иванович Герцен
В 1830-1831 годах Россию охватила первая в истории эпидемия холеры. В городах остановилась торговля, а границы населенных пунктов закрыли на карантин.
Александр Герцен в это время был в Москве. В своей мемуарной хронике «Былое и думы» он писал:
«Холера – это слово так знакомое теперь в Европе, домашнее в России до того, что какой-то патриотический поэт называет холеру «единственной верной союзницей Николая», - родилось тогда в первый раз на севере. Всё трепетало от страшной заразы, надвигавшейся по Волге к Москве. Процветавшие слухи наполняли ужасом воображение. Болезнь шла капризно, останавливалась, перескакивала, казалось, обошла Москву, и вдруг грозная весть: «Холера в Москве!» - разнеслась по городу».
В это время писатель учился в Московском университете. Когда холера добралась до учебного заведения, и умерло несколько учащихся и служащих, - его закрыли, а студентов отправили по домам.
«А дома всех встретили хлористой известью, «уксусом четырех разбойников» и такой диетой, которая одна без хлора могла свести человека в постель».
Александр Герцен так описывал в мемуарах «Былое и думы» столицу того времени: «Москва приняла совсем иной вид. Публичность, не известная в обыкновенное время, давала новую жизнь. Экипажей было меньше, мрачные толпы народа стояли на перекрестках и толковали об отравителях: кареты, возившие больных, шагом двигались, сопровождаемые полицейскими; люди сторонились от черных фур с трупами. Бюльтени о болезни печатались два раза в день. Город был оцеплен, как в военное время, и солдаты насмерть пристрелили какого-то бедного дьячка, побиравшегося через реку. Всё это сильно занимало умы, страх перед болезнью отнял страх перед властями, жители робтали, а тут весть за вестью – что тот-то занемог, что такой-то умер…».
«БЛОГОДАТЬ СЕМЕЙНОГО СЧАСТЬЯ». КАЗАНСКАЯ ИЗОЛЯЦИЯ БАРАТЫНСКОГО
Евгений Абрамович Баратынский
Многие русские писатели спасались с семьями в имениях, а некоторые оказывались в деревнях, отрезанными от родных. Поэта Евгения Баратынского холерный карантин застал в имении под Казанью, в которое он приехал из Москвы уладить дела с приданым. Поначалу Баратынский воспринял поездку как изгнание. Но он всё-таки любил уединение и вскоре уже писал московским знакомым, как надоело ему принимать гостей: «Мы переехали из деревни в город: я замучен скучными визитами».
Во время изоляции Евгений Баратынский испытал творческий кризис. Редактору журнала «Европеец» Ивану Киреевскому он написал об этом: «Ты прав, Казань была для меня вдохновительной».
Но пример А.С. Пушкина, который в карантинную Болдинскую осень написал «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», цикл пьес «Маленькие трагедии», а также роман в стихах «Евгений Онегин», оказался вдохновляющим для Баратынского – он впервые попробовал себя в прозе и написал мистическую повесть «Перстень». Один из героев, которой подвергался издевкам и насмешкам, получил от автора говорящую фамилию Опальский. Проблемы с психикой вынудили его жить в уединении.
«Опальский был человек, отмеченный странностью. Имея около полутора тысяч душ, огромный дом, великолепный сад, имея доступ ко всем наслаждениям жизни, он ничем не пользовался. Пятнадцать лет тому назад он приехал в своё поместье, но не заглянул в свой богатый дом, не прошел по своему прекрасному саду, ни о чем не расспрашивал своего управителя. Вдали от всякого жилья, среди обширного дикого леса, он поселился в хижине, построенной для лесного сторожа. Управитель без его приказания и почти насильно пристроил к ней две комнаты, которые с третьей, прежде существовавшею, составили его жилище».
В казанской изоляции поэт много времени проводил со своей женой. Анастасия Энгельгардт стала для Евгения Баратынского поддержкой и источником вдохновения. Позже оказалось, что это был самый спокойный и счастливый период в его жизни.
«ПЕЧАЛЬНЫЙ ДУХ ИЗГНАНЬЯ»: ССЫЛКА ЛЕРМОНТОВА
Михаил Юрьевич Лермонтов
Свободомыслие писателей часто приводило к ссылкам, вынужденной эмиграции и даже арестам. Неудивительно, что герои их произведений выражали авторские мысли и настроения. Ссылки, хотя и были строгими, но не всегда ограничивали свободу. Отправленный на Кавказ, Михаил Лермонтов посещал лечебные воды, чтобы поправить пошатнувшееся в дороге здоровье. А после выздоровления познакомился с доктором Николаем Майером и встретился со старым приятелем, поэтом-переводчиком Сатиным. Оба стали прототипами персонажей романа «Герой нашего времени». Из кавказской ссылки Лермонтов писал своей близкой подруге Марии Лопухиной:
«Каждое утро из своего окна смотрю на всю цепь снежных гор и на Эльбрус. < … > Ежедневно брожу по горам и уже от этого одного укрепил себе ноги; хожу постоянно: ни жара, ни дождь меня не останавливают. Вот вам мой образ жизни, милый друг; особенно хорошего тут нет, но …когда я выздоровею… отправлюсь в экспедицию против черкесов».
Из всех этих впечатлений в первую очередь появился Печорин – погруженный в себя, путешествующий по Кавказу в поисках новых ощущений, но достаточно замкнутый, отстраненный и даже черствый в общении с людьми.
«Такова была моя участь с самого детства. Все читали на моем лице признаки дурных чувств, которых не было; но их предполагали – и они родились. Я был скромен – меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, - другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, - меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, - меня никто не понял: и я выучился ненавидеть!».
Это был не единственный персонаж, на который повлияла ссылка автора. Демон в одноименной поэме, был также отстранен от других и также привык к одиночеству:
«Давно отверженный блуждал
В пустыне мира без приюта;
Вослед за веком век бежал,
Как за минутою минута,
Однообразной чередой.
Ничтожной властвуя землей,
Он сеял зло без наслажденья –
Нигде искусству своему
Он не встречал сопротивленья -
И зло наскучило ему».
ДОБРОВОЛЬНОЕ УЕДИНЕНИЕ ТУРГЕНЕВА
Иван Сергеевич Тургенев
Некоторые классики, впрочем, по собственному желанию, оставались в уединении. Они не выходили из дома целый день или неделю и не приглашали гостей, чтобы сосредоточиться на своем творчестве.
«Пью утром славный чай - с прекрасными кренделями – из больших чудесных английских чашек; у меня есть и лампа на столе. Словом, я блаженствую и с трепетным, тайным восторженным удовольствием – много работаю. Например, вчера съел за один присест Декарта, Спинозу и Лейбница. Лейбниц у меня ещё бурлит в желудке, а я себе на здоровье скушал Канта – и принялся за Фихте. О, блаженство, блаженство уединенной, неторопливой работы, позволяющее мечтать и думать глупости и даже писать их» (Из письма И.С. Тургенева Александру и Алексею Бакуниным. 3 апреля 1842 года).
В это время писатель, вероятно, готовился к сдаче экзамена на степень магистра в Петербургском университете. Позднее темы студенчества, добровольного уединения, сосредоточенного занятия далее отразились в его романе «Отцы и дети».
«Базаров держался в отдалении от этих «дрязгов», да ему, как гостю, не приходилось и вмешиваться в черные дела. На другой день после приезда в Марьино он принялся за своих лягушек, инфузории, за химические составы и все возился с ними».
«МЕДИЦИНА – МОЯ ЗАКОННАЯ ЖЕНА, А ЛИТЕРАТУРА – ЛЮБОВНИЦА…». АНТОН ЧЕХОВ. Письмо АЛЕКСАНДРУ ЧЕХОВУ, 25 декабря 1882 года
Антон Павлович Чехов
«Человек любит поговорить о своих болезнях, а между тем это самое неинтересное в его жизни».
«Медицина – моя законная жена, а литература – любовница. Когда надоедает одна, ночую у другой», - писал Антон Чехов, один из самых известных писателей – врачей. Уже будучи признанным литератором, он продолжал следить за новейшими открытиями в области медицины, выписывал медицинские журналы и даже периодически практиковал, с течением времени особенно заинтересовался психиатрией. Но постоянные разговоры о здоровье и повальная безграмотность населения в отношении элементарных мер профилактики тяготили писателя.
«Уж очень надоели разговоры, надоели и больные, особенно бабы, которые, когда лечатся, бывают необычайно глупы и упрямы». (Из письма И.И. Горбунову-Посадову. 20 мая 1893 года).
«Я никуда: врачи настоящие и будущие имеют право не делать визитов».
«Я ПОЧТИ НИКУДА НЕ ХОЖУ». КАТОРГА ДОСТОЕВСКОГО
Федор Михайлович Достоевский
Федору Достоевскому повезло гораздо меньше. В 1844 году его арестовали за связь с тайным кружком петрашевцев, планировавших государственный переворот. С этого момента он пережил восемь месяцев ареста в Петропавловской крепости, смертный приговор и его отмену, а затем ссылку и каторгу. По пути на каторгу в 1850 году Достоевский на несколько дней останавливался в Тобольске. Там благодаря женам сосланных декабристов писатель встретился с другими петрашевцами и все они получили по Евангелию со спрятанными в переплет десятью рублями. Свой экземпляр Достоевский очень берег от острожных воров.
«Я почти никуда не хожу. Право на каждого нового человека, по-моему, надо смотреть как на врага, с которым придется вступить в бой. А там можно его раскусить» (Из письма Александру Врангелю. 23 августа 1855 года).
ЛЕВ ТОЛСТОЙ. Дневник, 3 апреля 1892 года
Лев Николаевич Толстой
«Я один, а людей так ужасно, бесконечно много, так разнообразны все эти люди, так невозможно мне узнать всех их – этих индейцев, малайцев, японцев, даже тех людей, которые со мной всегда – моих детей, жену…Среди всех этих людей я один, совсем одинок и один. И сознание этого одиночества, и потребность общения со всеми людьми и невозможность этого общения, достаточны для того, чтобы сойти с ума. Одно спасение – сознание внутреннего, через Бога, общения со всеми ими. Когда найдешь это общение, перестает тревожить потребность внешнего общения».
«Начал делать несвойственную годам гимнастику и повалил на себя шкаф. То-то дурень».
Граф Толстой, как известно, вел здоровый образ жизни, а это отличная профилактика всех болезней. Каждый день писатель находил время на гимнастику – заниматься предпочитал на турниках и кольцах. В 1890-х годах он увлекся теннисом, играл очень азартно. Ежедневно утром выходил на длительную прогулку, после которой, по его словам, гораздо лучше работалось. Толстой также занимался верховой ездой, а в 67 лет освоил велосипед: с удовольствием катался сам и научил этому своих детей. Ездил даже на дальние расстояния, например, из Тулы в Ясную Поляну – а это около 16 километров в одну сторону.
«За это время начал учиться в манеже ездить на велосипеде. Очень странно, зачем меня тянет делать это. Евгений Иванович отговаривал меня и огорчился, что я езжу, а мне не совестно. Напротив, чувствую, что тут есть естественное уродство, что мне все равно, что думают, да и просто безгрешно, ребячески веселит» (Из дневника Льва Толстого. 25 апреля 1895 года).
ЛЕВ ТОЛСТОЙ. Дневник, 16 сентября 1909 года.
«На душе очень хорошо, пока один. Все думаем о том, что жизнь личная – сон. И так хорошо, любовно со всеми чувствуешь себя от этого. Дома попытался писать о том, что нельзя быть анархистом, и не пошло, и ничего не хочется, и ничего не делаю».
ИВАН БУНИН. Письмо МАРИИ ЧЕХОВОЙ, 17 июля 1901 года.
Иван Алексеевич Бунин
«Сижу у родителей, по утрам купаюсь, после обеда сплю, читаю много и остальное время беседую с Музой. Хочется мне Толстого за пояс «заткнуть» да и только!».
НИКОЛАЙ ГОГОЛЬ. Письмо МАРИИ ГОГОЛЬ-ЯНОВСКОЙ, 8 февраля 1833 года
Николай Васильевич Гоголь
«Когда проснусь, то одеваюсь, потом завтракаю, часа через четыре или пять обедаю; когда же наступает ночь, то можно спать, и так каждый день проходит. Не делаю совершено ничего; может быть, я из дому вывез с собой и лень. И досадно, а потом ничего не хочется делать».
«Каждые два-три часа он оставляет свои занятия и отправляется в путешествия, которые длятся до получаса и более. Переходя из комнаты в комнату, он каждые десять минут делает остановки и выпивает по стакану воды из графинов, которые загодя расставляет на своем пути» (Из воспоминаний Сергея Аксенова о Николае Гоголе).
Николая Гоголя можно справедливо назвать ипохондриком: он очень боялся за свое здоровье, малейшие признаки недомогания вызывали в нем ужас, а о самочувствии в подробностях рассказывал друзьям и знакомым. При этом многие его привычки, которые казались современникам странными, сейчас бы не вызвали такого изумления у адептов здорового образа жизни. Например, работать писатель предпочитал стоя за конторкой. Современные ортопеды подтвердят, что это полезная привычка. Периодически, чтобы размяться, Гоголь устраивал прогулки по квартире, а также старался пить много воды, поскольку у писателя были проблемы с желудком.
«Я ОТКАЗЫВАЮСЬ ЭТО ДРАМАТИЗИРОВАТЬ…». ИОСИФ БРОДСКИЙ В НОРИНСКОЙ
Иосиф Бродский
13 марта 1964 года Иосиф Бродский по обвинению в тунеядстве был осужден на пять лет ссылки «с обязательным привлечением к труду» и отправлен в Архангельскую область, где 10 апреля был распределен на проживание в деревне Норинская и работу в совхозе «Даниловский». Место распределения Бродский выбрал сам – ему понравилось название деревни – Норинская, созвучное с фамилией жены его лучшего друга Евгения Рейна-Норинского.
Процесс над Бродским был показательным – разумеется, он один тогда подолгу оставался без официального трудоустройства; но для власти он был опасен идеологически. Бродский не проповедовал антисоветские идеи. Он существовал, писал, общался так, будто СССР вообще не существовало. Поэтому усилиями Ленинградского отдела КГБ Бродский был «изолирован» от своего круга общения.
Сначала Бродский три месяца жил в комнате, затем переехал в отдельный дом-избу, принадлежавший местному жителю Константину Петрову. В его обязанности как рабочего совхоза входили: заготовка удобрений, очистка пашни от камней и пней, заготовка жердей для изгородей, посев озимых, отгрузка зерна и многое другое. Ранее 24-летнему на тот момент Бродскому приходилось работать на заводе и служить в геологической экспедиции, но с совхозным трудом он справлялся плохо, не успевая за деревенскими мужиками. Даже пасти телят было для него почти невыполнимым заданием: скот разбегался, будто чуя горожанина. Впоследствии ему удалось устроиться разъездным фотографом в Коношский комбинат бытового обслуживания – фотографии Бродский научился у отца, военного фотокорреспондента. На работу в город Конаша из деревни Бродский ездил на велосипеде, который ему прислали друзья. Вообще посылки друзей и родных – деньги, продукты, книги – служили поэту серьезным подспорьем и поддержкой. Несколько раз во время ссылки Бродскому разрешались короткие поездки в Ленинград.
Условия персональной жизни Иосифа Бродского в ссылке были парадоксально лучше, чем дома в Ленинграде, где он ютился с родителями в «полутора комнатах» коммунальной квартиры. Располагая кучей времени, наедине с собой, он создал множество произведений – более 150 стихотворений, включая цикл «Новые стансы к Августе», посвященный его возлюбленной Марине Басмановой. Незадолго до суда над Бродским их отношения завершились; Бродский даже совершил попытку самоубийства. Тем не менее, Басманова навещала его в ссылке, в одну из поездок в Ленинград он даже пытался уехать в Москву, но был вовремя остановлен друзьями – это привело бы к ужесточению приговора.
В интервью 1982 года Иосиф Бродский говорил о ссылке: «Это было очень плодотворное время. Я много писал. Были строки, которые я воспринимал как некий поэтический прорыв». Он называл восемнадцать месяцев, проведенные в Норинской, «лучшим, если не самым лучшим периодом в жизни». На протяжении всего времени ссылки Бродского различные деятели культуры, советские и зарубежные, писали письма и высказывались в его защиту.
В сентябре 1965 года срок его ссылки был сокращен до фактически отбытого, и Бродский вернулся в Ленинград. Вопреки образу «ссыльного героя» и жертвы советской власти, который навязывался ему друзьями и прессой, Иосиф Бродский вспоминал: «Мне повезло…другим людям приходилось гораздо тяжелее, чем мне». Даже спустя много лет, уже на Западе, вспоминая о том периоде, Бродский говорил: «Не так уж всё это интересно… Я отказываюсь это драматизировать».
Иосиф Бродский на фоне дома в Норинской. Музей Иосифа Бродского в Норинской.
«ХОТЬ ОДИН МЕСЯЦ В ЖИЗНИ ПРОВЕСТИ ТАЛАНТЛИВО». КОРНЕЙ ИВАНОВАИЧ ЧУКОВСКИЙ
Корней Иванович Чуковский
Корней Чуковский сделал себя героем собственного «Дневника», который вел с 1901 по 1969 годы.
В 1902 году он оставил в нем пометку о необходимости сосредоточенной работы:
«Принято решение: сидеть дома и только раз в неделю под воскресенье уходить куда-нибудь по вечерам. Читать, писать и заниматься. Английские слова – повторить сегодня же, но дальше не идти. Приняться за итальянский, ибо грудь моя к черту. Потом будет поздно. И придется не самому, а с учителем. И в декабре не тратить ни одного часу понапрасну. Надо же - ей богу – хоть один месяц в жизни провести талантливо».
Многие знаменитые писатели и поэты ощутили преимущества изоляции ещё до того, как она стала принудительной. Некоторые из них находились в домашнем заточении по доброй воле, другие – по неудачному стечению обстоятельств. Так или иначе, в окружении четырех стен, они не тратили время на рефлексию и не уходили в депрессию, а рождали гениальные идеи, которые были воплощены ими в замечательных произведениях, ставших мировыми шедеврами и обогативших не только отечественную, но и мировую литературу.
Как же не обратиться сегодня к нашим современникам, перефразируя слова величайшего русского поэта Александра Сергеевича Пушкина о жизни в изоляции – «ПАНДЕМИЯ COVID-19 ПРОЙДЕТ, КОРОНАВИРУС ОСТАНЕТСЯ, ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖИТСЯ, ВАЖНО ПРИЛОЖИТЬ ВСЕ УСИЛИЯ, ЧТОБЫ СОХРАНИТЬ ПРИ ЭТОМ И ТЕЛО, И ДУШУ…».